Андрей Стрельцов
Нечего было делать барону на службе, но законы никто не отменял, и он, как и все другие окрестные бароны, два раза в месяц приходил в суд, дабы любой страждущий мог получить доступ к высшей справедливости.
Нечего было делать барону на службе, и поэтому он метал в стены дротики и ножи, стрелял по чучелам из арбалета и изредка дубасил по столу своим пудовым кулачищем, требуя полной бутылки вместо порожней.
Нечего было делать барону на службе, и поэтому он являлся домой измотанный непосильным бездельем и требовал к себе повышенного внимания.
Нечего было делать барону на службе, и поэтому он иногда вспоминал о своей жене, которая была моложе его на двадцать четыре года, слыла умницей и красавицей, а сейчас сидела в замке под присмотром тетушек, которых обвести вокруг пальца не смог бы разве что младенец, и поэтому каждый раз являясь домой барон рычал в прихожей:
- Эй, жена, вели накрывать на стол, муж пришел.
Еще то того как эхо заканчивало свои блуждания по пустым коридорам, замок оживал, слуги спешили по своим делам, а к мужу выбегала жена, но вместо того чтобы, как это бывало раньше, повиснуть у него на шее и зацеловать, обнимала за талию и клала голову на мощную грудь супруга. И когда они вдвоем добирались до столовой залы, там уже все было готово, чтобы насытить не только требовательный желудок Рэола, но и роту, состояющую из крайне изнеженных королей и их отпрысков. На столе лежал запеченный кабанчик, красовались паштеты разных видов, жареные утки, фаршированые рыбы всевозможных мастей, а довершали это разнообразие богатый выбор соленых и маринованых грибочков, фрукты, хлеб домашней выпечки по особому рецепту и, конечно же, вино.
Вино было гордостью Рэола. Барон сам вывел сорт винограда, потратив на это пятнадцать лет, но зато сейчас был единственным виноделом, о ком шла слава по всему Зеваниш. Виноград у барона действительно был замечательный. Погодные условия никак не сказывались на обильном урожае, но придавали вину неповторимый букет ароматов. В засушливые годы оно становилось более терпким, а в дождливые - сладким. И всегда на него был спрос.
Множество торговых предложений получил в свое время барон. Сколько ему предлагали за одну лозу, за столько другие могли купить целое имение. Но богатство не интересовало Рэола. Поняв тщетность предпринимаемых торговых попыток завладеть лозой, некоторые пытались ее воровать. Однако такой была эта лоза, что нигде не хотела более расти, кроме как в родной земле.
Было, впрочем, еще кое-что в жизни барона, что (или вернее кого) он ценил даже больше, чем свое вино, и чье имя заставляло трепетать его сердце, как воробья в силке, - его жена Иллариэль, которая до замужества была простой батрачкой. Но видимо не такой простой, раз в свои шестнадцать лет заставила рано овдовевшего Рэола снова поднять свои глаза на женщину.
Впервые барон увидел ее, тогда еще просто Иллу, в День Молодого Вина. В этот день на главной площади устанавливали огромную бочку, которую наполняли виноградом. Эта традиция брала начало в те далекие времена, когда еще не было винных прессов и ягоды приходилось давить самим. Сейчас никто не взялся бы объяснить почему, но сбором винограда занимались мужчины, а давили сок из него женщины. Затем кто-то придумал винный пресс, но мало было веры этому новшеству и вначале прессу перепадала малая толика урожая. Вскоре люди уверились в том, что вино полученное из сока выдавленного прессом ничуть не хуже, выдавленного обычным способом. Из года в год доля ягод отдаваемых винному прессу росла. Вскоре изготовили новые прессы и уже весь урожай обрабатывали при их помощи. Но в первый же год вино оказалось столь отвратительным, что пить его было совершенно невозможно. Старики посоветовались и решили, что не стоит обижать лозу, что нельзя насовсем распрощаться со старой традицией, так и родился танец давильщицы. С тех пор, как сделают свое дело винные прессы, сок перебродит в вино, за дело берутся танцовщицы и доказывают, винограду, людям и Зегану, что не чужды они традициям и что смогут в случае нужды получить сок из ягод без помощи механических приспособлений. С тех пор вино всегда было пусть и не самым лучшим, но по крайней мере хорошим. С тех пор девушки попарно взбирались в бочку и давили сок из виноградин своими точеными, расцвеченными разными оттенками коричневого цвета ножками под звуки инстументов деревенских музыкантов, мелодичное пение и ритмичные хлопки кружающих. Стоило одной девушке упасть или хотя бы оступиться, сорваться с ритма, как на ее место поднималась другая, и танец продолжался. По негласному правилу победительница этого танца могла сама назвать имя своего жениха, и родители не должны были противиться ее выбору. После этого все зависело только от избранника: он мог согласиться или отказаться. Но за все многолетнее существование этой традиции еще не было ни одного отказа. Быть может, именно поэтому все девушки стремились оказаться победительницами в танце давильщицы. Хотя старики рассказывали, что был несколько раз сговор между девушками, и выигрывали танец те, кого хотели выдать замуж против их желания за старого, но богатого соседа. И хотя все догадывались о сговоре, но отменить выбор победительницы были не в силах, да многие и не захотели бы.
Вино же из этой бочки шло на рынках по тройной цене и по поверьям обладало немалой целебной силой.
Когда барон с баронессой вошли в столовую залу, Рэол недовольно поморщился:
- Сколько раз я просил тебя, дорогая, не готовить так много?
- А если бы ты пришел не один? Мне бы не хотелось чтобы о нашем доме думали плохо. Только вся беда в том, что ты никого к нам не приглашаешь. Я уже забыла когда в последний раз здесь звучали чужие голоса, - Иллариэль наклонила голову в знак благодарности, когда барон пододвинул ей стул. Рэол обошел трехметровый стол, сплошь уставленный яствами, и сел с другого торца прямо напротив супруги.
На столе кроме всевозможных блюд можно было увидеть непременную вазу со свежими цветами и два подсвечника. И хотя высокие, узкие окна давали достаточно света, свечи в подсвечниках горели. Баронесса считала, что это придает уют чрезмерно просторной зале, в которой, кроме стола, камина и огромной люстры ничего не было.
- Не стоит преувеличивать, дорогая, тем более, что через три дня я, Туште, Шиуг и, может быть, Ажат, собираемся на охоту. А после нее, конечно же, закатим пирушку и не где-нибудь, а у нас. А ты говоришь "одиночество", "скука", - барон, глядя сквозь тарелку, вяло ковырял вилкой в кабанчике.
- Тебе не нравится то, что я приготовила? Ты ни к чему не прикоснулся!
- Да нет, все очень даже вкусно, - ненатурально похвалил Рэол, - просто я с ума схожу от безделья. Совершенно дурацкий год. Ничего не происходит. Ну просто ничегошеньки! Ты заметила, даже грозы ни разу не было, я уж не говорю о граде. Преснятина! А охота - просто издевательство. За весь год ничего крупнее куропатки! Словно весь зверь куда-то ушел. А ведь он есть! Следов полно, а зверя нет! Мистика.
- Потерпи еще чуть-чуть. Послезавтра солнцеворот, глядишь все и образуется, - с этими словами Иллариэль подошла к мужу и приобняла его за плечи. Рэол накрыл ладошку жены своей широкой ладонью.
- Боже, а холодный-то какой! Ну-ка, ешь давай, хватит о пустяках беспокоиться!
- Аппетит приходит во время еды, - усмехнулся барон и запихнул в рот большой кусок свинины. - Ты тоже давай ешь. Поди без меня к еде и не притронулась?
- Так ведь и без того забот полно, - ответила Иллариэль возвращаясь на место.
- Везет же некоторым…
- Папочка, папочка, смотри, мы с мамой сегодня дождик рисовали, - впорхнула в зал, неся в руках лист бумаги, малышка Тэу - трехлетняя русоволосая кудрявая карапузка.
- Тэу, деточка, не надо мешать родителям кушать, - тяжело дыша, вслед за девочкой в столовую залу вошла няня. Няня Ксао была в свое время кормилицей Рэола, а когда во время родов умерла первая жена барона, оставив ему дочь со своим именем, она помогала Рэолу чем могла и всячески заботилась о малышке. - Барон, баронесса, извините за вторжение, мы уже уходим, - нянечке наконец-то удалось поймать беглянку за руку.
- Ничего страшного, Ксао, побудьте лучше с нами. Садись, поешь, - непонятно к кому обращаясь сказал барон устраивая дочурку на коленях.
- Да как же мне с вами… за одним столом… - замялась Ксао.
- Так ведь поди не в первый раз? - хитро подмигнул барон кормилице.
- Какой славный у вас с мамой получился дождик, вот-вот намочит, - похвалил Рэол дочь, разглядывая каракули на бумаге.
- Он у нас грибной, - пискнула Тэу и перебежала к матери.
Потихонечку под щебет и беганье Тэу от отца к матери ужин был съеден и все незаметно перебрались в детскую. Тут барону стало уже не до скуки. До того как Тэу уснула у него на груди ему пришлось побывать лошадкой, волком, медведем, огнедышащим драконом, прекрасным принцем и еще много кем. Лучше всего удавался медведь. Когда Иллариэль смотрела на мужа, ей казалось, что сейчас перед ней действительно владыка леса, огромный, сильный, добрый, кажущаяся неповоротливость которого вдруг оборачивалась ловкостью и стремительностью.
Уложив дочь спать, супруги уединились в своей комнате.
- Милый, ну что с тобой сегодня происходит? Весь вечер сам не свой! Тебя что-то беспокоит? - спросила Иллариэль мужа, видя, что тот снова замкнулся в своих мыслях.
- Ты понимаешь, все не так! Что-то мешает вот здесь, - Рэол прижал ладонь к груди. - Щемит. Прожил столько лет, жизнь, можно сказать, на исходе, а что сделал? - барон упал на колени и обнял ноги сидящей на краю кровати Иллариэль.
- Глупый, - запустив руки в густые курчавые волосы мужа, она подняла его голову и заглянула в самую глубину глаз. - Вспомни свои виноградники. Разве этого мало? А Тэу, а наш малыш? Послушай, как он пинается! - она нежно погладила себя по животу и переложила на него руку Рэола. - Слышишь? А то что ты меня сделал самой счастливой женщиной на свете? Разве этого мало?
- До сих пор не понимаю, что ты во мне нашла? Могла найти кого-нибудь помоложе! Полно ведь было ухажеров?
- Ты что ли ревнуешь к этим прыщавым юнцам? Не смеши меня! И зачем ты, скажи на милость, придя домой, так громко кричишь? Лучше бы пришел ко мне тихонечко и поцеловал.
- Ага, тихонечко. И застать тебя с любовником? Очень мне это надо!
- Зачем ты так? Знаешь ведь, как мне больно слышать от тебя такое!
- А почему тогда ты последнее время не целуешь меня, когда я возвращаюсь домой?
- Глупый, глупый, глупый дурашка! Да как же тебя целовать, если от тебя несет как из винного погреба! Ты хотя бы закусывал! Так и спиться недолго! Пьешь всякую мерзость!
- Вот когда я от безделья начну пить свое вино, а не всякую мерзость, тогда считай спился. А сейчас… просто мне плохо, - и вдруг без всякого перехода. - Скажи, ты меня правда любишь?
Иллариэль вместо ответа еще глубже запустила свои тонкие пальцы в шевелюру мужа и поцеловала его в лоб.
- Скажи, а ты помнишь тот танец? - два голоса слились в один, глаза встретились с глазами, а губы примкнули к губам.
И с этого момента нужно начинать собирать виноград не медля ни секунды. Барон уже многократно доказывал свое умение выбрать нужный день, ведь если начать хоть на день раньше, то гроздья не вберут в себя все то, что положено им природой, а если днем позже, то виноград начнет гнить на корню. А если ты сжился с лозой, как барон, то определить нужный день несложно, так как именно в этот день ягоды набухнут, вобрав в себя весь свет и тепло Зегана, уготованные им, и превратят их в сок и сахар, которые наполнят лозу, листья и ягоды и будут едва сдерживаться тонкой прозрачной шкуркой.
В дни сбора урожая работают все. Взрослые срезают с лозы гроздья и кладут их в корзины, которыми нагружают повозки, дети, погоняя быков, лошадей и прочую тягловую живность, везут корзины к винным прессам. В эти дни работают все, бок о бок, невзирая на чины, сословия и недавние обиды, ибо все это неважно, когда наступает час сбора урожая.
Собирать виноград тяжело. Порой кажется, что еще немножко - и умрешь, но проходит это немножко и остается только усталость валящая с ног, пот, струящийся по спине и застилающий глаза, и Зеган, пребывающий от утренней зари до заката вместе со всеми в виноградниках.
Когда же виноград собран, приходит пора делать вино. Наступает час винных прессов, которые пожирают ягоды, давят их и тем самым дают новую жизнь, которой еще предстоит доказать свое право на существование. Светлый ароматный сок течет из винных прессов в дубовые бочки. Вскоре вино начинает бродить, оно кипит и шипит, оно бунтует и рвется на свободу. Но бунт утихает сам собой через неделю или две, все зависит от качества ягод. И, когда установится полный штиль, барон попробует вино, и все жители узнают, насколько весел или печален будет в этом году День Молодого Вина.
Этот год выдался славным: никогда еще ягоды не были такими налитыми, а гроздья просто огромными. Но тем не менее, пока вино кипело в бочках все только и говорили, что неудачное оно будет в этом году, что будет оно скверным и скорее всего придется выдавать его за уксус. Люди боялись похвалить урожай, боялись ждать хорошего, и это казалось удобным, ведь так их не ждало разочарование.
И вот настал долгожданный день, когда барон, заглянув в бочки, сказал:
- Завтра я скажу какое нам предстоит пить вино весь следующий год.
С этой минуты все начинают готовиться к празднику. Девушки и женщины занимаются прическами и нарядами, а мужчины и юноши счищают грязь и навоз с сапог и с ног, и все при этом говорят о вине. Именно сейчас ему достается больше обычного, потому что все, что сейчас говорится, произносится без устали, повторяется снова и снова, и выглядит, как непререкаемая истина. К утру уже все уверены, что у вина будет на редкость гадостный вкус, что оно будет вязать во рту и набивать оскомину.
- Да, - говорят они, - если нам удастся сбыть его на уксус, это будет величайшей удачей.
По традиции церемония проводится утром. С первыми лучами Зегана все жители уже толпятся на площади. Дети ежатся от холода, ибо многие из них провели ночь на площади, боясь хоть что-нибудь пропустить, поскольку хорошо помнят с прошлых лет виноватые глаза родителей и эти ужасные слова: "Ты так сладко спал, нам было жалко тебя будить." В центре площади на сооруженном за ночь помосте стоит первая бочка с вином. И в тот миг, когда Зеган касается ее, Рэол наполняет содержимым бочки хрустальный бокал. В эту минуту все смолкают. Молчат даже самые брехливые псы и туповатые мулы, и даже грудные младенцы перестают терзать уши окружающих своим ревом.
Рэол показывает вино Зегану, четырем сторонам света и матушке-земле. Оценив блики, играющие на гранях бокала, он говорит:
- Вино черное.
Люди на площади радуются, но не дают свободы своему ликованию. Черное витно хорошо согревает в холодную зимнюю ночь, но это не самое главное в вине.
Затем Рэол подносит бокал к губам, целует вино губами, языком, полощет им рот и выплевывает:
- Живое вино, - гремит на площади его голос.
Он отхлебывает еще раз и проглотив говорит:
- Терпкое!
И тут толпа собравшихся на площади просто-таки ревет. Живое вино! Это значит, что оно точно иголочками колет и слегка жжет язык, это значит, что оно густое и легкое. Терпкое! Это значит, что оно ароматное и не слишком сладкое. Словом, именно такое, каким должно быть настоящее вино.
После этого каждой семье дают бутылку с молодым вином, чтобы все жители Рэолварда сами убедились в его качестве. И они убеждаются, так как вскоре из окон каждого дома можно услышать склоняемое на все лады: "Живое вино! В самом деле живое вино! Настоящее живое вино!" Оценив качество вина и пообедав, все ложатся спать. Впереди традиционный танец давильщицы, а он требует сил не только от танцоров, но и от зрителей.
В четыре часа, когда Зеган еще высоко, но уже не палит так яростно и нещадно, как в полдень, людей на площади уже ждет бочка с виноградом. Барон, одетый в короткие до колен штаны, поднимается на бочку, и праздник возобновлсяется. Раньше барон начинал танец давильщицы вместе со своей женой, но в начале этого года она умерла при родах. О том, почему барон не наложил на себя руки, знала только его старая кормилица Ксао, которая в черные минуты депрессии отвлекала барона его дочуркой, которую он назвал в честь жены.
Барон не только знал, как выращивают виноград, как и когда собирают ягоды, но и как давят из них вино. Лишь только музыканты извлекают из инструментов первые звуки, Рэол, подчиняясь ритму музыки, начинает давить, не месить как попало, а именно давить виноград, раскачиваясь из стороны в сторону, взад и вперед и переступая с носка на пятку. В этот раз барон один, поэтому очень скоро он уступает место молодым и помогает взобраться на бочку первой паре девушек, одна из которых Илла. А когда давить виноград начинают девушки, то это уже не просто танец, это соревнование.
Девушки зажигательно танцуют приподнимая юбки и открывая ноги до колен, а порой и выше. Со всех сторон летят комментарии, одобрение или хула (если кому-то не жаль своих ребер), все зависит от красоты и силы открывающихся загорелых ножек. Вскоре танец захватывает всех. Танцовщицы сменяются одна за другой, но Илла все еще наверху. И все смотрят только на нее, на ее лицо, на ее глаза. Все видят, что она не просто танцует: она кружится, парит и порхает, как яркая, легкая бабочка. Все понимают, что именно она будет победительницей, но желающих оспорить ее победу еще много, поэтому танец продолжается.
Никого не волнует уже, кто танцует в паре с Иллой, так как эту соперницу вскоре сменит другая. Все любуются красотой Иллы, видят широко открытые глаза, густые вьющиеся волосы, ниспадающие на широкие для девушки прямые плечи и крепкую спину, видят улыбающийся приоткрытый от возбуждения рот, и легкие взметающиеся над головой танцующие руки. Илла танцует и улыбается, улыбается всем и каждому.
И вот не осталось больше желающих показать себя в танце давильщицы. Впрочем желающих мужчин более чем достаточно, но только барону с женой и незамужним девушкам позволено танцевать на винограде в День Молодого Вина. И барон снова поднимается на бочку, чтобы объявить победительницу, но эти глаза, эти губы, эти волосы, это горячее, молодое, сильное тело увлекают его в вихрь танца.
Сколько длился танец Иллы и Рэола точно не мог сказать никто. Может быть, минуту, а может быть, вечность. Все пришли в себя только в тот миг, когда танцоры остановились и барон сказал:
- А теперь, следуя старой доброй традиции, скажи нам красавица, кого ты хочешь себе в мужья?
Илла оглядела площадь, и было видно как загораются с надеждой лица парней, на которых она задерживала свой взгляд, и как тухнут их глаза, когда взор ее устремлялся дальше. Окинув всех собравшихся взглядом, Илла повернулась к барону и сказала так, чтобы ее слышали в самых дальних углах площади, так, чтобы никому не пришлось переспрашивать:
- Я хочу себе в мужья тебя, барон Рэол, владыка Рэолварда.
Площадь затихла. Стало слышно взволнованное дыхание зрителей ожидающих ответа барона. Никто не ожидал подобного, но теперь всем захотелось узнать, нарушит ли барон многовековую традицию. Если бы барон отказал, было бы обидно потерять такую прекрасную пару - королевскую пару сезона свадеб, следующего за праздником Молодого Вина. Но все понимали, что уж слишком дерзко повела себя Илла: барон и батрачка - слыханое ли дело! А если бы Рэол согласился, то… Вот это была бы свадьба! Да и юнцы не стали бы разбираться друг с другом из-за обидной обделенности вниманием.
Барон, услышав слова Иллы, вздрогнул, повернулся к девушке, заглянул в ее глаза и увидел в них свое отражение, свою покойную жену, дочь, свое безотчетное горе и почти забытые надежды на лучшее, он увидел в них Ксао, настойчиво повторяющую ему: "Малышке нужна мать, Рэол". Еще он увидел со стороны танец давильщицы, закончившийся несколько мгновений назад… Словом, он увидел свою жену.
Рэол подхватил Иллу на руки и спустился с ней на землю, где зычным басом на всю площадь заявил:
- Нарекаю тебя, жена моя, именем Иллариэль. И быть посему.
А потом была свадьба, какой еще не видывали в Зеваниш, так как на ней ели и пили, пели и веселились, словом славно гуляли все: от младенца до старика, от бедняка до богача.
- Просто мне не хочется тебя отпускать. Останься, поохотишься в другой раз, - Иллариэль почему-то было страшно за мужа. Никогда она еще не испытывала такого непонятного беспокойства. Она убеждала себя, что Рэол не в первый раз идет охотиться и что беспокоиться не о чем, но все равно она не могла отпустить его: сердце было не на месте.
- Как так останься? Я ж все это дело затеял. Шиуг с Туште уже ждут меня у Черного моста. Жаль, конечно, что Ажат не поддался на уговоры. Но Ажата я понимаю: после того, как его жена заболела, он не отходит от нее ни на шаг.
- Пусть же Зелис съездит к баронам и скажет, что я занемогла, а ты останешься со мной. Давай, а? - Иллариэль понимала, что барон не пойдет на обман, но не попытаться не могла.
- Ягодка, это же будет ложь, а я так не могу. Да хватит тебе беспокоиться, в конце-то концов, не в первый же раз!
- Как ты не понимаешь, не сегодня-завтра родится малыш, и нам хочется, чтобы ты был рядом.
- Вот это я как раз понимаю. Очень даже хорошо понимаю. И мне самому не очень хочется уезжать от вас, но_ Тебе ведь надо быть сильной. А я как раз привезу что-нибудь вкусненького, ту же куропатку. Ну не плачь ты. Ну что же это такое! Ну!.. Обещаю вернуться сразу после первой добычи.
- Да нет, все хорошо, - всхлипывая и отирая слезы, пробормотала Иллариэль. - Охоться сколько надо. Мы подождем.
- Будь умницей. Поцелуй за меня малышку. Зелис, поехали!
Рэол подождал, пока Зелис, его четырнадцатилетний оруженосец, осиротевший в прошлом году мальчуган, взятый на обучение, воспитание и кормление, взберется в седло. Обернувшись он послал поцелуй в сторону жены, улыбнулся, задорно подмигнул ей и поскакал к назначенному месту встречи с другими охотниками.
Иллариэль нарисовала ему вслед в воздухе семилучевую звезду и мысленно попросила Зевана охранить мужа от малейшей опасности.
Дождавшись, когда Рэол с Зелисом скроются из виду, Иллариэль тяжело вздохнула и пошла в замок.
Поднявшись на второй этаж, она медленно и бесшумно приоткрыла дверь в спальню Тэу, вошла и тихонечко примостилась на углу кроватки. Тэу еще спала, нежно посапывая. Ее головка была запрокинута, будто она хотела увидеть, что там творится в изголовье, а все тело изогнуто, как лук. Иллариэль положила дочь на правый бочок, подоткнула одеяльце, погладила Тэу рукой по русой головке.
- Спи, малышка.
Посидев еще немного рядом с дочерью и налюбовавшись ее спокойствием и умиротворенностью, Иллариэль пошла в свою комнату. Там она взяла пряжу, забралась с ногами на кровать и принялась вязать чепчик для малыша, который должен был вот-вот появиться на свет.
Иллариэль любила вязать, даже барона ей удалось заразить этой своей страстью. Потихоньку, когда слуг не было рядом он учился вязать. Вначале Рэол только чертыхался и все время говорил, что с его пальцами лучше обращаться с оружием, чем с вязальными спицами. Затем, когда дело пошло более или менее на лад, он постоянно интересовался, как же ей такой хрупкой удается вязать целыми днями напролет и не уставать? Иллариэль смеясь массировала ему руки от кончиков пальцев до плеч, а порой и спину, так как те затекали от чрезмерного усердия. А потом, она спросила его однажды, зачем он вяжет? Так Рэол сильно засмущавшись и покраснев точно как Ксао, когда ее заставали за сосанием куска сахара, сказал, что он в это время душой отдыхает.
Немного повязав, Иллариэль спустилась на кухню и отдала распоряжения относительно предстоящего обеда, затем снова поднялась к Тэу. Малышка только-только начала просыпаться, сладко зевая и потягиваясь, а когда увидела мать, выскочила из кроватки и кинулась обниматься.
- Хватит, хватит, неженка моя. Оденься-ка лучше сначала. А потом мы пойдем с тобой завтракать.
- А где папа? - пропищала Тэу, надевая платьице.
- Папа на охоте. Он скоро вернется. И принесет тебе гостинчик от зайчика.
- А папа правда всех зверей в лесу знает?
- Правда, туфельки надевай.
- А правда, что у них у всех имена есть?
- И это правда. А теперь надо умыть глазки, чтобы они лучше видели.
- А как зовут того зайчика, который мне гостинчик пошлет?
- Ну это надо у папы спросить. Вот умничка, теперь вытирайся насухо и пойдем завтракать.
Когда Иллариэль с Тэу спускались в столовую, баронессе стало плохо. Сначала она подумала, что малыш неловко повернулся у нее в животе, но потом поняла, что просто пытается себя успокоить, а на самом-то деле с Рэолом случилось что-то нехорошее.
Баронесса так и не смогла заставить себя сесть за стол и поручила Ксао заботу о Тэу, а сама вышла во двор и стала всматриваться вдаль, зябко кутаясь в теплую шаль.
Тщетно пыталась успокоить себя Иллариэль. Тревога не покидала ее. Все в ней кричало, что с ее мужем беда. Тут она увидела далекую точку на дороге, которая, приблизившись, превратилась в скачущего что есть сил всадника, а вскоре стало видно, что это Зелис летит на своей гнедой Звездочке, которой раньше даже шенкелей не делал, не то что плетью погонял.
И тут Иллариэль стало плохо, ноги стали ватными, а живот будто налился свинцом, так что ей пришлось прислониться спиной к косяку и обеими руками взяться за живот, так тянул он ее к земле.
Дыхание ее пресеклось, а в глазах замелькали алые сполохи.
- Баронесса_ баронесса, - свалившись с лошади и отчаянно задыхаясь, закричал Зелис - Там_ барона_ медведь задрал.
Все потемнело в глазах Иллариэль. Мир исчез. Голова пошла кругом. Не видя ничего перед собой, широко расставив руки и осторожно переступая ногами, баронесса пошла вдоль стены, тихонько постанывая.
- Срочно нужна знахарка, - Иллариэль услышала во мгле голос оруженосца.
"Да, надо помочь," - подумала она и свет стал возвращаться. Не сразу. Постепенно. Сначала проступили контуры, затем мир стал черно-белым, вот он уже предстал в оттенках серого и, наконец, стал снова цветным.
- Зелис, вези меня срочно туда.
- Но как же_ ведь вы_
- Беременна. Это не помеха. Все равно нам нужна телега. Кинем сена побольше, и прекрасно доеду. Ничего со мной не случится. Сам-то как? Осилишь дорогу?
- Конечно, баронесса!
- Ксао, готовте горячую воду, тряпки, пошли кого-нибудь за Фэртис, она нам может пригодиться. Барон тяжело ранен. И займись с Тэу где-нибудь в дальних комнатах. Ни к чему ей все это видеть.
- Но вам нельзя покидать дом. В вашем состоянии_ Барон мне этого не простит, - Ксао была в полной растерянности.
- Надейся, чтоб было кому не прощать. Я ему нужна и я буду рядом с ним.
Впоследствии Иллариэль не могла вспомнить, как они с Зелисом добрались до раненого барона, как погрузили его на повозку и вернулись обратно. Воспоминания начинались с того момента, когда Фэртис, старая знахарка, вымыв руки и вытирая их поданым Ксао чистым полотенцем, сказала:
- Теперь надо уповать только на здоровый организм барона, но боюсь, ходить он уже никогда не сможет. Поблагодарите тех, кто был вместе с ним на охоте. Если б не они, не дожить бы ему до этого времени.
- Я что-нибудь могу сделать? - волнение и беспокойство Иллариэль за здоровье мужа заставили ее сесть.
- Что сделать? Во-первых, не волноваться. В вашем положении, баронесса, это крайне вредно, а барону пользы ни на грош. Во-вторых, обеспечьте больному покой и правильное питание. Я уже все объяснила Ксао. Ну и в-третьих, вы можете помолиться. Впрочем, надо просто ждать. Я понимаю, что это нелегко, но ничего не поделаешь. Время лечит все. Ближайшие день-два все покажут. А когда малыш захочет посмотреть на папочку, - Фэртис многозначительно покосилась на живот Иллариэль, - сразу пошлите за мной. Договорились? Ну вот и славненько. А сейчас я пожалуй пойду. Здесь я уже без надобности, - сказав все это, Фэртис собрала свои снадобья, рассыпанные по мешочкам и разлитые по флакончикам, и направилась к выходу.
- Чем мы можем тебя отблагодарить? - Иллариэль не могла просто так отпустить эту женщину.
- Береги себя, деточка, и будь осторожна в молитвах. Они имеют дурное свойство сбываться. Надеюсь, когда мне понадобится помощь, ты не пройдешь мимо, - с этими словами Фэртис скрылась в ночи.
Иллариэль распорядилась, чтобы два дюжих работника проводили знахарку до самого дома, и вернулась к мужу.
Барон представлял собой удручающее зрелище. Иллариэль полдня провела возле него, помогая знахарке промывать, зашивать и забинтовывать раны. К заходу Зегана Рэол превратился в куколку, сплошь покрытую бинтами. Сейчас, когда заботы ушли и надо было только ждать, Иллариэль расплакалась. Она упала на колени рядом с кроватью, на которой покоился Рэол, и, не боясь, что ее могут услышать слуги, забыв, что это не подобает ее положению, разрыдалась, всецело отдавшись чувству жалости. Ей было жалко себя, жалко барона, жаль Тэу и еще не родившегося малыша.
Иллариэль смутно представляла, что ждет ее в будущем, но отдавала себе отчет в том, чего не хочет ни для себя, ни для своих близких, и ее горе выливалось в слезах и мольбах, обращенных к мужу и к небу:
- Не умирай, я все для тебя сделаю, только не умирай. Ты мне нужен. Я не смогу жить без тебя.
- Так значит, говоришь, все сделаешь для него? - неожиданно за спиной Иллариэль прозвучал вкрадчивый мужской голос.
Баронесса заставила себя успокоиться, вытерла слезы, поднялась с колен и только после этого обернулась. Сейчас, глядя на нее, никто не смог бы даже подумать, что эта исполненная сознанием собственного достоинства женщина минуту назад плыла по реке слез, металась в ней, как былинка, захлестывалась бурунами, затягивалась водоворотами и снова выплывала.
Но как бы хорошо Иллариэль не владела собой, облик гостя заставил ее невольно охнуть. Перед ней стоял высокий молодой человек в белых ниспадающих одеждах. Его волосы цвета августовской ночи спадали на плечи длинными вьющимися прядями. Но необычен был не только облик: было в этом человеке что-то, придающее ему царственность. Невозмутимость и неподвижность его заставляли преклонить колени. Только осознание того, что она хозяка дома и баронесса, удерживало Иллариэль на ногах.
- Кто вы, сударь, как попали в мой дом и что вам угодно? - в голосе баронессы было достаточно стали, чтобы обратить в бегство целые орды бесчинствующих варваров.
- Ты такая, как я и ожидал, - промолвил еле слышно гость. Затем голос его набрал силу: - Я Зеван, создатель Зеваниш. Хорошо же вы живете, раз не признаете своего демиурга. Ты настоящая дочь своего народа. Такая же мятежная и своенравная, - Зеван приблизился к Иллариэль, не делая ни шага, и протянул руку для поцелуя.
- Рада приветствовать вас у себя в доме, - Иллариэль совершила над собой усилие, чтобы не припасть к руке бога и лишь слегка наклонила голову в знак почтения.
- Мне бы доставило немалое удовольствие_ - начал было Зеван, но прислушавшись к чему-то одному ему слышимому, резко сменил тему. - Я слышал, что твой муж пострадал на охоте. Довольно сильно пострадал. Настолько сильно, что даже лучшая знахарка округи не знает, доживет ли он до утра.
Иллариэль не ответила. Только ресницы ее чуть дрогнули и подбородок поднялся на толику повыше.
- Так вот_ - чувствовалось, что Зеван хотел продлить паузу, но что-то заставляло его торопиться. - Так вот, я мог бы помочь. Но, как говорится, за все надо платить. Готова ли ты, как упоминала об этом в своих молитвах, все сделать для своего мужа? Или это пустые слова?
- Я готова на многое, - Иллариэль смотрела прямо в глаза демиурга.
- Значит, на многое, но далеко не на все?
- На все, что не нанесет ущерба моей чести и чести моего мужа.
- Вот, уже понятнее, - Зеван переместился так, что кровать Рэола оказалась между ним и Иллариэль. - Уверяю тебя: для твоей с мужем чести не будет никакого урона. Хотя_ что такое честь, когда на другой чаше весов лежит жизнь любимого человека.
Иллариэль оставила этот выпад без ответа. Она чувствовала, как Зеван пытается сломить ее волю, как это противоборство отнимает у нее силы. Ее страшил их разговор, и она хотела как можно быстрее его завершить.
- Молчишь. Это хорошо! Так вот, я повторюсь, хотя это не в моих правилах. Я привык, чтобы мне беспрекословно подчинялись, но, заметь, сейчас я просто прошу! Так вот, я могу помочь. Но за это мне понадобится от тебя одна услуга. Какая, я скажу в следующий раз. Но чтобы ты не считала меня пустобрехом, после моего ухода у тебя будет несколько минут для общения с мужем. Он придет в сознание. Но не пытайся обмануть себя: это произойдет только благодаря мне. Пока что хорошенько подумай, на что ты готова ради жизни и здоровья своего мужа. А мне пора идти. Дела, - с этими словами Зеван растворился в воздухе.
Иллариэль упала как подкошенная и заревела навзрыд, как плачут, наверное, только заблудившиеся дети.
- Малышка, - скорее почувствовала, чем услышала Иллариэль. Она поспешно вытерла слезы и подняла глаза на мужа.
- Не плачь, моя хорошая, - барон приоткрыл левый глаз и едва двигал губами. - Разве я настолько печально выгляжу?
- Ты выглядишь отвратительно в этих ужасных повязках, - Иллариэль не смогла удержаться и начала осыпать лицо барона поцелуями.
- Поосторожней, пожалуйста, а то мне захочется тебя обнять с далеко идущими намерениями, а это вряд ли благоприятно скажется на моем выздоровлении.
- Ты все шутишь, а я себе места не нахожу_ - Иллариэль слабо улыбнулась. Барон сделал попытку погладить жену по голове, но его лицо исказила гримаса боли, и рука безвольно упала вдоль тела. - Лежи, глупый, не шевелись!
- Может, дражайшая жена, ты мне объяснишь, зачем запеленала меня словно грудного младенца?
- А разве ты ничего не помнишь?
- Ну_ - было видно, что барон пытается что-то вспомнить. - Я помню, как попрощался с тобой_ Вот, пожалуй, и все.
- Затем вы Зелисом поскакали к Черному мосту, где вас поджидали Туште и Шиуг, - Иллариэль выжидательно посмотрела на мужа.
- Я понимаю, что это должно было произойти, но, хоть убей, не помню.
- Не говори так! Будь осторожнее с тем, что говоришь. Я в необходимости этого уже убедилась. Так вот, со слов Зелиса, вы встретились у Черного моста с другими охотниками и направились к заранее присмотренному месту. Вы оставили лошадей на опушке и пошли в лес. Сначала вам ничего не попадалось. Даже следов никаких не было. Потом вы неожиданно вышли на целый выводок куропаток. Каждый из вас выбрал себе цель, - тут Иллариэль не удержалась и всхлипнула, - и вдруг у тебя за спиной неизвестно откуда возник огромный медведь. Зелис стоял в стороне и чуть сзади, но еще до того как он закричал ты, видимо почуяв опасность, отшатнулся и только поэтому жив. Услышав крик Зелиса, Туште с Шиугом обернулись, и, видя тебя на земле, а над тобой медведя с отверстой пастью, разрядили в него свои арбалеты. Получив в каждый глаз по стреле, медведь тут же рухнул замертво. Зелиса послали за подмогой. Туште остановливал кровотечение, пока Шиуг мастерил лубки для переломов.
- И много их?
- Кого? - не поняла Иллариэль.
- Переломов. И что вообще со мной. Не бойся. Расскажи как есть: хуже уже не будет.
- У тебя разорваны мыщцы плеча, перелом левого предплечья, левой голени, правого бедра и позвоночника. И многочисленные рваные раны и ссадины.
- Живы будем, не помрем, - барон закрыл глаза. - То-то я думаю: почему ног не чувствую? - Рэол приоткрыл левый глаз, попытался подмигнуть жене и с деланой бодростью заявил. - Ничего. Не из таких переделок выкарабкивался и сейчас выберусь.
- Ну что ты такое говоришь! "Не из таких переделок!" Ты хоть понимаешь, что с тобой сделал этот медведь? Он из тебя неподвижный кусок мяса сделал! Он тебе спину сломал! Ты уже никогда не встанешь на ноги! - закричала Иллариэль и вдруг осеклась, спохватившись, опустила глаза и тихо произнесла. - Извини_
- А где этот медведь? Хотелось бы видеть его шкуру возле кровати. У меня был бы лишний стимул встать на ноги и пройтись по этому поганцу_
- Медведь? Не знаю_Ты знаешь, когда мы с Зелисом приехали за тобой, никакого медведя там не было, только примятая трава.
- Мистика, - пробормотал барон и снова закрыл глаза.
- Засыпай, милый, тебе надо набираться сил. Мы одолеем эту напасть. Я обещаю тебе сделать все, что будет от меня зависеть.
Ответом Иллариэль было спокойное дыхание мужа. Постояв еще немного и удостоверившись, что Рэол спит, Иллариэль, едва касаясь бинтов кончиками пальцев, провела рукой по груди мужа, тяжело вздохнула и направилась проведать Тэу.
В детской Иллариэль встретила Ксао. Та только что усыпила девочку и сейчас расставляла по местам разбросанные тут и там игрушки. Увидев баронессу, Ксао знаками показала, что Тэу уснула несколько минут назад, и вернулась к своему занятию. Несмотря на свою грузную фигуру, няня двигалась очень тихо, так что ни одна игрушка не звякнула в ее руках, ни одна книжка не зашелестела страницами.
Иллариэль, налюбовавшись дочерью, вышла из комнаты и вдруг остановилась. Она не знала куда ей надо идти. С одной стороны ей хотелось быть поближе к мужу, а с другой - нынешний вид супруга непроизвольно вызывал у нее слезы.
- Пойдемте на кухню, баронесса, я вас покормлю, - неслышно подошла сзади Ксао.
- Что? - слова няни не сразу дошли до сознания Иллариэль. - А да, конечно, пойдем.
Иллариэль только сейчас поняла насколько она голодна, ведь сегодня она успела всего лишь позавтракать. Придя на кухню, Ксао взяла инициативу в свои руки, усадила баронессу за стол, поставила разогреваться так и не отведанные сегодня блюда. Иллариэль наблюдала за снующей возле плиты няней и вдруг, сама не отдавая себе отчета в том, что делает, спросила:
- Ксао, скажи, как ты думаешь, Зеван правда существует?
- А как же! - няня, не отрываясь от своих занятий, покосилась на баронессу. - Я все время с ним разговариваю.
- А как ты это делаешь? - Иллариэль старалась казаться не заинтересованной в беседе, будто она говорит только для того, чтобы не молчать.
- Ну как? Говорю с ним и все, - Ксао было неловко говорить о том, что она считала сугубо личным.
- И он тебе отвечает?
- А мне этого и не надо. Я сегодня хочу одно, завтра другое, послезавтра ничего не хочу. Пойди-ка мне угоди! Это даже богу не по силам.
- А ты его видела?
- Зевана-то? Да ты что, милая, где же мне его видеть! Уж сколько поколений Верховных Магов его не видели, так чем я лучше?
- А какой он может быть, как ты думаешь?
- А вот это мне совершенно без разницы: какой он, где он, что он там делает! По мне все равно толстый он или тощий, плешивый или патлатый. И что это ты о нем выспрашиваешь? Поешь лучше, я уже все подогрела.
Ксао выставила перед Иллариэль жаркое, кусок запеченого в виноградных листьях сазана и вазу с фруктами.
- Вот хлеб найти не могу, куда его эти бездельники прячут! - посетовала няня.
- Не беспокойся, Ксао, и так все прекрасно, - успокоила ее баронесса и принялась за еду.
- А вот если бы_ - начала говорить Иллариэль с набитым ртом, но после того как Ксао выразительно погрозила ей пальцем, сосредоточилась на кушаньях.
Прикончив все, что было выставлено на стол, Иллариэль поблагодарила няню и собралась идти наверх спать.
- Баронесса, я от вашего имени велела постелить вам в соседней с бароном комнате, чтобы вы могли быть с ним рядом, но и не тревожить попусту, - няня, ожидая одобрения, смотрела на Иллариэль.
- Спасибо, Ксао. Я сама хотела об этом распорядиться, да все как-то не до того было.
Иллариэль уже почти вышла из кухни, как вдруг обернулась, подошла к Ксао и, глядя ей в глаза, спросила:
- Если бы к тебе пришли и сказали, что могут поставить на ноги твоего самого любимого человека находящегося при смерти, взамен на некую услугу, ты бы согласилась?
Ксао вытерла руки о передник, пошамкала губами и, глядя в глаза баронессы, ответила:
- Я ничего не могу тебе сказать. Чтобы ответить на твой вопрос, нужно оказаться на твоем месте. Я, конечно, могу сказать, что для любимого человека мне жизни не жалко, может, даже отдам ее, но каково ему будет узнать, в какой ценой добыто его здоровье. Ты мудрая женщина. Я радовалась больше всех, когда вы с бароном поженились, несмотря на вашу разницу в возрасте вы потрясающая пара. Пусть женское сердце подскажет тебе ответ. А я тебе в таких делах не советчик. Не обессудь. А еще лучше не терзайся, а иди спать. Утром на свежую голову и думается легче.
Иллариэль выслушала Ксао, кивнула и направилась в свою комнату.
Утром следующего дня Иллариэль проснулась ни свет ни заря. Тупая боль в пояснице и в низу живота не давала сомкнуть глаза. Баронесса отнесла ее на счет вчерашних переживаний и решила, что лучшее место, где бы она могла отдохнуть и расслабиться, так это возле спящей дочурки. По дороге она встретила вездесущую Ксао. На вопрос няни о здоровье, Иллариэль посетовала на свое недомогание, не забыв сказать, что беспокоиться не о чем и, что скоро это пройдет. Ксао, уточнив, куда направляется баронесса, побежала по своим делам загадочно улыбаясь.
В комнате дочери Иллариэль устроилась возле кроватки малышки. Вопреки ожиданиям, боль не проходила, приступы повторялись все чаще и были все болезненнее. Баронесса поймала себя на том, что кусает верхнюю губу, чтобы не закричать. Решив, что в таком виде ей не стоит показываться дочери и что ненароком она может не сдержать стона и напугать этим малышку, Иллариэль пошла в свою комнату.
Возле дверей детской ее встретила Ксао и под разговоры о хозяйственных заботах довела до комнаты, в которой к великому изумлению Иллариэль находилась Фэртис.
- Рада вас видеть, баронесса. Еще больше рада тому, что сечас такой славный повод увидеться, - сказала Фэртис и, заметив недоумение на лице Иллариэль, добавила. - Милочка, да ты же скоро родишь! - и, оценив взглядом положение живота, уточнила. - Не далее чем через два часа вашего семейства прибавится!
И в самом деле через час с четвертью по окрестностям замка разнесся плач новорожденного.
- Жаль, что денек не потерпел, а то бы с мамой в один день родился, - ворковала няня над младенцем.
- Красавец, весь в папочку, - сказала Фэртис и положила сморщенное фиолетовое чудо на грудь к матери. - Как назовете мальчугана?
- Не знаю, мне надо сначала поговорить с мужем, - Иллариэль сделала попытку подняться, которая была тут же пресечена знахаркой.
- Еще чего, бегать надумала! Твое главное дело сейчас отдохнуть, чтоб молоко было. Вон какого богатыря родила! Кормилицам его не давай, ты женщина крепкая и сама выкормишь. Когда придумаете имя, позовете. Только поспешите, негоже безымянным быть, а больше трех дней, так и вовсе последнее дело. Так и до беды недалеко, - Фэртис собралась уходить.
- Постой. Я знаю имя, с которым муж будет согласен - Лаэр, - было не совсем понятно, действительно Иллариэль хотела дать это имя новорожденному или просто хотела задержать знахарку хоть еще на минутку.
- Вот и хорошо. Сейчас и наречем, - Фэртис наклонилась сначала к левому ушку младенца, пошептала в него, затем то же самое проделала над правым ушком и в заключении нарисовала семилучевую звезду на лбу малыша.
- А теперь-ка, мамаша, разбей эту посудину, - с этими словами знахарки Ксао уже протягивала Иллариэль глиняную кружку.
Иллариэль взяла кружку в руку, примерилась и со всей силы бросила об стену. Только мелкие осколки разлетелись во все стороны. Фэртис тщательно изучила осколки и заявила:
- Быть твоему сыну великим человеком. Проживет он долгую и насыщенную жизнь. Береги его от зла, учи добру и справедливости. Передай ему все хорошее, что есть в тебе. Сможешь, прославит он род твой, а не сможешь - быть ему великим разбойником. В любом случае величия ему не избежать, но вот каким оно будет, зависит только от вас с бароном.
И уже из дверей добавила:
- Положи ему в кроватку веточку клена, корень, лист и цветок одуванчика. Первую неделю берегитесь огня, во вторую - воды, а в третью - воздуха, - сказала и вышла.
Уже вечером Иллариэль, бережно прижимая к груди сына, зашла в комнату барона, и, только она подошла к его кровати, Рэол открыл глаза. "Кто?" - кричал весь облик барона.
- Сын, - с гордостью сказала Иллариэль и поднесла малыша как можно ближе к мужу. - Я назвала его Лаэр. Ты согласен? Ты не будешь против?
- Лаэр, сынишка! Конечно, я не буду против! Чудо какое! Как жаль, что я не могу подержать его на руках.
- Выздоравливай поскорее, и вместе с ним откроете День Молодого Вина в этом году.
- Хорошо бы_ - вздохнул барон и, видя, что Иллариэль собралась уходить, попросил. - Останься. Побудьте со мной. Посиди вот здесь, - Рэол скосился на край кровати, - а я на вас еще полюбуюсь. Это действует на меня лучше всякого лекарства.
Иллариэль дождалась, пока муж уснет, и отнесла малыша в кроватку, в которую заботливая Ксао уже положила мешочек с присоветованными Фэртис оберегами.
- Ложись, поспи, - Ксао мягко, но требовательно направляла Иллариэль к кровати. - Я пока побуду с малышом. Если что, разбужу, - опережая просьбу молодой мамы, заверила няня. - А теперь спи. Набирайся сил.
Иллариэль проснулась посреди ночи от четкого ощущения присутствия чужого в доме. Тихонько приоткрыла глаза, увидела возле своей кровати знакомую фигуру Зевана и натянула на себя одеяло до самого подбородка.
- Не волнуйся, никто нас не увидит и не услышит. И ты не спишь, не надейся, - поспешил уверить баронессу демиург.
- Чего ты хочешь от меня? - Иллариэль была сильно напугана.
- Не совсем верный вопрос. Даже совсем не верный. Это ты хочешь, вовсе не я. Это тебе надо, чтобы твой муж выжил и, может быть, даже научился ходить, что при сломанном позвоночнике_ - наигранно качая головой, Зеван пощелкал языком.
- Он приходил в сознание еще раз! - бросила Иллариэль в лицо демиурга свое доказательство улучшающегося состояния мужа.
- Ха! И еще трижды ха-ха! И ты всерьез полагаешь, что это произошло без моей на то воли? В таком случае ты очень самонадеянна! - Зеван был очень убедителен.
- Так значит_ - подступившие слезы не дали баронессе договорить.
- Увы, без моего вмешательства ему осталось жить только до утра.
- Ты можешь его вылечить? - Иллариэль вновь овладела собой.
- Не забывай, милочка, я бог, я много чего могу! - Зеван выпятил грудь и гордо приподнял подбородок.
- Я спрашиваю, ты можешь вылечить моего мужа? - поза Зевана, казалось, не произвела на Иллариэль ни малейшего впечатления.
- Ну разве так надо разговаривать с демиургом? Конечно, я могу его вылечить! Иначе, что бы я здесь делал? - весь облик Зевана говорил об оскорблении, и слова звучали крайне раздражительно.
- Какую услугу ты хочешь получить от меня в обмен на здоровье моего мужа?
- Тебя разве не учили как надо вести деловые переговоры? А, ну да, ты же батрачка по своей сути, только одежды знатного рода! Так вот, нельзя напрямую спрашивать, требовать, угрожать и умолять. Нельзя конкретизировать. Ты понимаешь слово конкретизировать? - Зеван, чистя ножом ногти, мельком взглянул на баронессу, но не дождавшись ответа, продолжил. - А ты что делаешь? Попробуй спросить меня еще раз. Давай, начинай! - но натолкнувшись на взгляд Иллариэль, демиург пошел на попятный. - Ладно. Ты хочешь знать, что мне от тебя нужно? Хорошо. Я скажу. Все-таки славно, что ты лежишь в постели. По крайней мере не надо предлагать тебе сесть.
- Да говори же, наконец, - не выдержала Иллариэль.
- Я хочу, чтобы ты стала моей женой, - отчетливо выговаривая каждое слово произнес Зеван.
- Что? - задохнулась от негодования Иллариэль. - Я! Твоей женой? При всем при том, что у меня уже есть муж? Это при том, что я его люблю? Да как ты посмел мне такое предложить?! Как у тебя язык повернулся?!
- Я знал, что буду неверно понят. Пойми, муж у тебя есть только до утра. Будет ли он у тебя на большее время, зависит только от тебя. Этот мужчина, лежащий в соседней комнате, может выздороветь, но только ценой этому будет твое согласие. Ты должна стать моей женой или он умрет. Выбирай!
- Нет! Когда он узнает, почему остался жив, то умрет от горя! Я не предам его! Лучше провести только одну ночь с любимым человеком, чем вечность с постылым!
- Ну и дура. Во-первых, кто расскажет твоему нынешнему супругу, как все произошло? Никто! И с чего ты взяла, что подобная весть убьет его? Ну погорюет с недельку и женится на другой.
- Я знаю своего мужа! И кроме всего прочего у меня здесь дети. Я их ни за что не оставлю.
- Вот новости! Дети! Приемная дочь и сын, которому меньше дня! Новая жена барона прекрасно заменит им мать. Через год они о тебе и не вспомнят! Давай же, решайся! Тебе надо только сказать "да".
- Нет! Никогда! Ни за что! Я не буду твоей женой!
- Замечательно! - Зеван зааплодировал. - Ну что ж, твоя верность мужу требует награды. Пожалуй, я его вылечу. Безвозмездно.
Иллариэль смотрела на Зевана, не веря своему счастью.
- Когда я скажу вам, баронесса, закрыть глаза, вы их закроете и будете ждать до тех пор, пока я не разрешу их открыть. Договорились?
Иллариэль молча кивнула головой в знак согласия. Зеван подошел вплотную к баронессе и простер над ней руки:
- Закрой глаза!
Иллариэль почувствовала подвох в происходящем и попыталась взять события под контроль, но силы были не равны и веки ее сомкнулись. Мир вокруг баронессы поплыл, сквозь сомкнутые веки она ощущала интенсивное разноцветное свечение. Какие-то силы подхватили Иллариэль, понесли, закружили и она, закричав, потеряла сознание.